Опубликовано: Язык и литера-тура как спосо-бы проявления национального менталитета: Матер. первой межрег. науч. конф., посв. 10-летней годов-щине отделения вост. филологии ЧелГУ. 21 нояб. 2002. Челябинск, 2003. С. 35–38.
При определении реального состояния национальной самоидентификации особую значимость приобретает такая функция классического литературного наследия, как легитимация консервативных тенденций. Согласно основным законам функционирования массового сознания, старое во все времена преобладает над новым; если же новое берет верх, то тогда, когда оно, собственно, становится общепринятым, другими словами, «старым». По словам Бодлера, задача гения – создание нового стереотипа . Консервативное должно восприниматься именно как позитивное, как условие бытования и стабильности (идея золотого века) национальных «заветов». Проанализируем итоги «всероссийского рейтинга» русских романов ХХ века (опрос 2400 человек по всероссийской выборке, время проведения – осень 1999 года, предлагалось отметить три лучших романа ХХ века; в рейтинге романы расположены по числу выборов): М. Шолохов. Тихий Дон; А. Иванов. Вечный зов; М. Булгаков. Мастер и Маргарита; Ильф и Петров. Двенадцать стульев; К. Симонов. Живые и мертвые; Н. Островский. Как закалялась сталь; А. Рыбаков. Дети Арбата; А. Фадеев. Молодая гвардия; Б. Пастернак. Доктор Живаго; Л. Леонов. Русский лес; В. Пикуль. Слово и дело. Стоит обратить внимание на очевидное явление: вряд ли найдется хоть один читатель русской литературы ХХ века, который полностью согласится с этим рейтингом романов уходящего столетия. Это наглядный пример «ножниц» массового сознания и индивидуального. В то же время, согласно закону зависимых отношений и закону воспроизведения, рейтинг отражает самые значительные события литературной жизни, которые неизбежно оказывают влияние на всю культурную матрицу, каким бы неудачным ни был этот выбор с точки зрения развитого и рафинированного литературного вкуса. Нетрудно убедиться при всем «идейном разбросе» этого списка, что рейтинг отражает общеконсервативное направление мышления. Бесспорным лидером русской романистики ХХ века оказывается «Тихий Дон» Шолохова, утверждающий ценностные категории социализма, но в «объективной» манере. Шумные дебаты вокруг авторства этого романа, как видим, негативного влияния на этот выбор не оказали. Второе место занимает роман Иванова «Вечный зов» – один из самых любимых советских телесериалов (в 1999 году на телевидении шел показ этого сериала без «идеологических» купюр). Третий роман – «Мастер и Маргарита» Булгакова – во время своего триумфального возвращения в 1987 году был бесспорно в числе лидеров если не чтения, то всеобщего обсуждения, кроме того, в том же году он включен в школьные программы. «Двенадцать стульев» – роман, слава к которому пришла после удачной экранизации и реэкранизации. Далее следуют романы из старой школьной «обоймы» о гражданской и Великой Отечественной войне, к ним примыкают «Молодая гвардия» Фадеева и «Русский лес» Леонова. «Дети Арбата» устойчиво держатся в списке самых лучших произведений ХХ века (20 мая 1988 года программа «Взгляд» обратилась к телезрителям с просьбой назвать трех авторов самых лучших произведений литературы. Первую «пятерку» составили Рыбаков, Гроссман, Приставкин, Дудинцев, Платонов. Характерно, что по прошествии 10 лет от этого рейтинга остался один Рыбаков – самый «прочитанный» роман, первый среди всех «антисталинских» текстов). Роман Пастернака «Доктор Живаго» признается значительным событием в литературе ХХ века и стоит особняком в списке (в рейтинге 1988 года он занимал 6 место), как, впрочем, и «Слово и дело» Пикуля – последний по причине своей конъюнктурности и близости низовой литературе. Весь список можно представить в виде трех частей – произведения мобилизационного типа, «золотой фонд» соцреализма, романы, близкие к жанрам развлекательной литературы (один – кладезь советского юмора, другой – один из самых ярких вариантов русского конъюнктурного исторического повествования на сломе эпох), и произведения альтернативные, в которых история страны предстает в виде зловещих и мертвящих символов. Первая группа представляет собой жизнеутверждающие принципы консервативного советского мышления – строительство (спасение) нового общества как тяжелое, каторжное, смертельно опасное, но великое и необходимое дело, миссия поколений; по выражению известной исследовательницы советских романов К. Кларк, это «ритуальные тексты» . Романы третьей группы – «Доктор Живаго» и «Мастер и Маргарита» – это «сюжеты поражения» в духе русской классической литературы 19 века. Но все эти тексты объединены трагической и драматической развязкой – не исключая «веселых» «Двенадцати стульев». Замена «кающегося дворянина» (Н. К. Михайловский) – главного автора произведений XIX века – отважным борцом или страждущим странником в литературе ХХ века представляется симптоматичной. Оправдывается резюме С. А. Венгерова, обозначившего главные черты литературы XIX века так: «…пышно расцвела лучшая часть русской литературы XIX века, отмеченная тем, что в ней совершенно изгнана идея личного счастья… грустен русский пейзаж и русская песня… Смех беззаботный и веселый совершенно чужд русской литературе. Она знает только смех горький. Русский литературный гений можно конкретно представить только со строгими чертами лица, с глазами, лихорадочно устремленными в мистическую даль» . Русская классическая литература, таким образом, оказывается средоточием главных консервативно передаваемых из поколения в поколение ценностей – аскезы, духовного труженичества, готовности к самопожертвованию.