Челябинск
В конце прошлого года в Челябинске вышло трехтомное исследование «Рацион». Его автор, доктор филологических наук, профессор кафедры теории массовых коммуникаций ЧелГУ Марина Загидуллина — человек поистине ренессансный. Изучала Пушкина и Достоевского. Объездила полмира. Вместе с бизнесменом Павлом Рабиным создавала и реализовывала идеологию нового общепита. Она — хозяйка единственного в своем роде в Челябинске кнайп-клуба «Book-вари», где можно отведать пищи духовной вместе с хорошо приготовленной пищей телесной. Ее исследование «Рацион» — это не только абсолютно свежий подход к проблеме питания, основанный на огромном массиве культуры. Это еще и попытка обрести новые смыслы взамен утраченных человеком в эпоху потребления.
Действительно квасной патриотизм
— Марина Викторовна, как вы объясните ваш путь от Пушкина и Достоевского к «Рациону», где вы и про кашу вкусно говорите, и про национальную идею вполне убедительно?
— Наверное, так реализовывалась моя личная смыслоутрата. Я не могла ответить на вопрос о смысле моей собственной деятельности, не ответив на вопрос о том, какой смысл у этой страны, зачем она. Уехать в другую страну — не вариант, поскольку вопрос-то остается: а какой смысл жизни в другой стране? В общем, мне нужно было дорыться до каких-то сущностей. Когда стала разбираться, обнаружила огромное количество людей, которые возятся с этими же проблемами.
— С «этими» — это с какими?
— Проблема одна — смысл пути. По-китайски звучало бы, наверное, «дао человечества». Древний вопрос, который лежит в основании всех идей. То, что Толстой в дневниках формулировал: ну а если я умру, какой во всем смысл? Посажу дерево, выстрою дом, сына заведу. Но мне-то что — а я-то умру?! Он называл это «проклятыми вопросами бытия». Они по-разному ставятся разными людьми. Корни одни и те же: ты должен в своей картине мира ответить на вопрос, как моя жизнь влита в жизнь целого. И зачем мне это целое?
— Вы подошли к вопросу о нацидее с неожиданной стороны — через еду. Почему?
— Это вопрос научной методологии. Нацидею можно вы-строить с математической, физической, химической точек зрения. А можно — с кулинарной. Это описания на разных языках одного и того же — культуры. Я могу проанализировать, скажем, язык древней летописи. Один язык так построен, значит, соответствующим образом устроен мозг, а другой язык — иначе. А могу анализировать состав почвы. Я начинаю вычислять доминанты русской национальной кухни и вижу два параметра — кислое и черное. Хлеб наш кислый, щи кислые, квасы кислые, капуста квашеная. А хлеб у нас черный. Никто его не ест в мире, кроме русских! Шереметьев из Парижа Пушкину пишет: «Худо, брат, жить в Париже, черного хлеба вовсе не допросишься». Откуда это? А какие у нас почвы? В основном — кислые.
— То есть получается в прямом смысле «квасной патриотизм»?
— Есть понятия Родина, малая родина. Они затерты, идеологизированы. Между тем, если смотреть на них с точки зрения физиологии, никуда не денешься: есть связь. В моей концепции растения и животные — это все плоды земли. Вот баран кормится травой, которая растет здесь. Если я переставлю барана туда, где другая трава, это будет другой баран и другое мясо:
«Иметь или быть?»
— Почему вы говорите именно о смыслоутрате?
— Мы находимся в рамках консуматорной, то есть потребительской модели. Она зашла в тупик. Это не я придумала — Эрих Фромм еще в 1976 году издал свою знаменитую книгу «Иметь или быть?». Какие есть выходы? Один — физический коллапс, катастрофа. Война или вот экономический кризис. Я же надеялась, что можно выйти путем поворота от материальной потребительской культуры к обществу духовного производства.
— Через еду?
— Через трансформацию этой базовой потребности.
Миллионы лет человечество решает одну проблему: как себя прокормить. В 2007 году мы тратили на еду 44 копейки из каждого заработанного рубля. Почти половину! День человек должен работать, чтобы прожить два дня. У аборигенов-австралопитеков этот индекс был выше: они день охотились, десять дней жили. То есть эти десять дней могли горшки лепить, орнаментами их украшать, расписывать одежды, танцевать. Сейчас 2009 год, а мы не добились прогресса: продолжаем работать на пищевую корзину. И при этом за эти трудно заработанные деньги я получаю продукты более чем сомнительного качества. Я получаю пищу, которая угробит меня и мою семью! Моей дочери в 10 лет была диагностирована угроза язвы. Сама модель цивилизации не просто несовершенна — она убийственна.
— Вы видите в том проблему цивилизации?
— По крайней мере, так мы построили свою жизнь! Во второй книжке я анализировала диеты как современную культовую практику. Что есть диета? Любое сознательное отношение к пище. Ты вдруг задумался: а что я ем? Молоко четыре дня у меня стоит на столе и не киснет — что это за молоко такое? Беру мясо — а что это на самом деле? Может, в него преднизолона накачали, чтобы вес увеличить? По сути, бычкам подкачивают опухоль. А человек потом эту опухоль ест.
— Не боитесь сойти с ума от таких мыслей?
— А я начинаю искать выход. Когда у тебя заболела печень, когда у твоей дочери определили предъязвенное состояние, мозг работает по-другому. Нужно что-то менять. Это не психопатия — это борьба за выживание. На этом строится рациональность. «Рацион» — это прагматическая книга.
«Каша была шедевром»
— Вы ратуете за возврат к традиционной кухне. Но ведь образ жизни с тех пор изменился, нам не нужно уже столько калорий, например:
— У нас искаженное представление о традиции. Мы сразу видим стол в романе А. Толстого «Князь Серебряный» с многочисленной сменой блюд. Но таков праздничный стол. А ведь «тяжелые» пироги с мясом в России ели только в мясоед.
В этом смысле традиция разумная. Те же христианские посты идут от языческих времен. Был период, когда скотину трогать нельзя: она потомство ждет. Получается три месяца строгого поста — ни мясной, ни молочной пищи. У тебя ее просто нет. Потом наступает период, когда еды становится много, ее надо быстро съесть — устраиваются праздники. Понятно, что и как заготавливалось. Когда нужно, например, съесть последние пельмени. Их лепили осенью, замораживали, но их надо было съесть до того, как придет тепло и все растает. Представлять, что наша кухня тяжелая, грубая, — неправильно. Технологии утрачены. Мы же не едим пироги из русской печи. Не колдуем над тестом двое суток, чтобы корочка пирога получилась прозрачная, как промасленная бумага. Каша была шедевром. А мы уже не умеем ее готовить. Да и не из чего. Я варю этот пакетик с гречкой и чувствую, что ем не ту гречку, какую ела в детстве. Вкус утрачен. Потому что ее пропарили, в ней убили солнце. Сорви клубнику с куста, вымой под краном — и ты потеряешь половину вкуса. А что есть мука? Тонкие технологии, которые диктовала земля, исчезли. Возникло производство. А мука превратилась из продукта в товар с долларом на мешках:
Идеальное сообщество
— Третий том — это описание выхода?
— В нем много метафоричного. Он не написан как инструкция. Мне не хотелось лишать читателей свободы мысли. Переход от материальной культуры к духовной может произойти, если ты сам до этого дошел.
— Еще Аристотель, описывая модель идеального государства, настаивал на его обозримости.
— И я выдвинула идею коммьюнити, то есть локального сообщества. Иоганн фон Тюнен в свое время строил идеальную модель деревни, «фикцию». Я тоже построила фикцию, создавала некую идеальную модель общества, в котором мне самой хотелось бы жить. Принципы простые. Первый, который я вижу общечеловеческим трендом, — разукрупнение. Все большое должно умереть. Большой завод должен разрушиться. Эти технологии еще в романе Горького «Мать» описаны, они отжили свое. Мегаполисы никому не будут нужны. Я видела своими глазами Сан-Паоло, городище в Бразилии на 20 миллионов человек. 40 минут мы только летели над городом. Он огромный, как кусок континента. В центре города стоят небоскребы с выбитыми стеклами, как будто война прошла. Метро не работает. Это классика урбанистического коллапса.
— В США, кстати, тоже ощущается кризис городов.
— И мы к этому придем. Традиционный город должен развалиться. Вот за окном строят дом. Это будет еще одно бездуховное пространство. Люди над и под тобой, слева, справа. Слышимость такая, что анекдоты впору писать. Ты живешь в постоянном стрессе — на работе, на улице и даже дома. Это не может воспроизводиться из поколения в поколение. Люди начнут исход.
— А в чем второй принцип вашей концепции?
— Новокустарное производство. С моей точки зрения, все индустриальное производство будет аннулировано. Оно просто не будет нужно. Не нужна большая труба. Нет ничего, что с помощью трубы надо делать. Но я не отвергаю прогресс и высокие технологии. Ведь благодаря им можно создать маленький электрогенератор, который может работать от ветра. Или систему отопления, которая не нуждается, чтобы где-то в десятке километров от меня парился огромный котел. У меня дома евроокна и жарит батарея. Я живу с открытой форточкой. Сколько энергии, рублей вылетает на воздух! Это огромное неэффективное во всех отношениях хозяйство должно уйти:
— Третий том называется «Служение». Это о чем?
— В коммьюнити все служат друг другу. Если сердечно делаешь какое-то дело, значит, ты занимаешься служением. Мне не жалко отдать тебе свой труд, потому что я тебе благодарна за то, что ты сделал для меня. Это не экономические отношения, это обмен счастьем: Но это и отдельная тема серьезного разговора.
Айвар ВАЛЕЕВ