Первое. Есть трагический разрыв между наукой и реальными акторами – как между головой и руками. Если такой разрыв случается у конкретного человека – он с голоду может умереть (руки-то не слушаются и живут своей самостоятельной жизнью). Но в случае с наукой и жизнью все в порядке – голова, «пробросив» остальные части организма, честно говоря, на ее же жизнеподдержание нацеленные, живет сама по себе… Старое доброе российское правило: наука – это удовольствие, вот и делай в свое удовольствие, денег не спрашивай. Трагедия в том, что тонны и мегатонны интеллектуальных усилий сброшены в никуда, в «удовольствие» (сомнительное). Вся господдержка науки – практически поддержка этого удовольствия, и государство никогда особо не спрашивало за результаты.
Второе. «Смычка» между наукой и жизнью на тех условиях, какие сейчас предлагаются, невозможна. Получается, наука должна «подстроиться» под «жизнь» – представленную, в свою очередь, конкретными деятелями хозяйства, бизнеса и т.п., совершенно не представляющих, что им может быть от этой науки нужно, и из века в век ведущие свою деятельность «по вдохновению» и «наитию». Наитие не наука.
Третье. Сейчас, когда массовизация высшего образования в России уже за плечами (и потому-то и невозможно привести страну к тоталитарному знаменателю, что слишком уж много у нас экономистов и юристов – «грамотных», при том еще и неожиданно совестливых – или завистливых? – но важны не мотивы, а результат в виде Болотной и прочего), так вот, когда все стали образованными, пора бы перейти на новый уровень взаимоотношений, когда каждый конкретный деятель ищет свою научную лабораторию и обеспечивает работу людей «на себя», на свой бизнес, на свой сектор работы. Не потому, что «так надо», кто-то велел, приказано было отчислить 1 % прибыли на какое-нибудь Сколково и прочее. А потому, что понимает – придут люди, потратившие время на изучение основных тенденций и проблем, и дадут бесценную информацию-прогноз. И если для таких прогнозов, перспектив и вообще чего бы то ни было нового надо укреплять фундаментальную науку, вовсе не сводящуюся к мгновенным рецептам «как нам что-нибудь обустроить», то укреплять ее надо на условиях взаимной ответственности и взаимного понимания.
Четвертое. Все это похоже на пересказ старых добрых тезисов о «связи науки и жизни» из партийных документов чуть ли не столетней давности, а воз и ныне там. Но тогда условия были другими. Сейчас время тотального романтизма кончилось. Под романтизмом я понимаю священную уверенность научного мира в своей самодостаточности (что хотим, то и делаем, мы сами знаем, что надо науке) и одновременно точно такую же самоуверенность практиков-деятелей (отцы-деды без вас жили, и мы обойдемся). В масштабе страны ЭТО трагедия, а не всякие вопросы о финансировании и прочем. Пока такое отношение не сломано, любое увеличение средств, вбухиваемых в отрасль научного производства, бессмысленно. Значит, надо вкладывать средства в слом старой системы отношений.