Без рубрики

В старом журнале Юность был напечатан рассказ Василия Аксенова «Маленький Кит, лакировщик действительности». Я прочитала, когда мне было лет семь-восемь, проглотила не глядя на фамилию автора — но запомнила рассказ так ярко, что и сейчас помню, как текст располагался на страницах журнала.
Странный рассказ «ни о чем» и «обо всем». Странный такой ребенок, этот Кит.
В интернете добрые люди выложили скан страничек из другого издания:
http://commentator40.livejournal.com/87503.html#cutid1
Интересно, что многие люди ищут этот текст — наверное, как и я, читали в детстве и хотят теперь перечитать. Я не очень понимаю секрет этой прозы.
Здесь все спрятано в неустранимом лиризме каждого слова — стихи, а не «нарратив». Тоскливый такой и щемящий текст. Очень, очень простой. Почему я не бросила тогда журнал? Что-то в этом во всем «сверхсознательное» есть.
Маленький Кит не выносит сказок с плохими сюжетами — кто-то кого-то ест, кто-то кому-то угрожает. Идиллический мир, который он упрямо строит вокруг себя — очень похож на огромную утопию самого Аксенова. Какие бы странные тексты он ни писал, за ними разворачивается огромная и фундаментальная (прямо как «родина-мать-зовет») утопия и упрямство — нежелание жить здесь и сейчас. Наверное, где-то здесь кроется аксеновское остроумие — всегда чересчур нежное, чтобы смеяться.

Одна – с Валентиной Николаевной Махиней. Она, пересказывая один из своих диалогов с Андреем, сказала: «И вот он говорит – как моя бабушка. У меня сразу тумблер в мозгу щелк – надо сделать такой фильм, о бабушках, как наши бабушки. Я же старая телевизионщица, все сразу в сюжеты превращается».

Вторая – с Леонидом Савельевичем Поповым, известнейшим челябинским журналистом, почетным гражданином города Коркино и т.п. Мы говорили о его новой книге, он просил задавать ему вопросы – и в какой-то момент мне вдруг стало ясно, что он живет среди журналистских текстов. Весь мир вокруг него превращается в очерки и репортажи. Мир сразу «расчерчен» на жанры — как и в случае с Валентиной Николаевной – когда мир расчислен как сценарий документального фильма.
И вот тут и возникла такая мысль (не очень новая) – если мышление ориентировано журналистски, то вряд ли ты сможешь мыслить художественно, как создатель цельного художественного мира. Ты будешь жить в ФОРМАТЕ телесюжета или жанра статьи. Художественное будет казаться тебе второсортным, ненужным, нежизненным.
Для художественно-ориентированного сознания все журналистское будет выглядеть второсортным, бренным, преходящим. Сознание художника скользит по грани современности и вечности. Значит ли это, что журналистский труд «обслуживает» сегодняшнюю потребность и исчезает вместе со своей эпохой, а художественное творчество нацелено в вечность? Во многом да, значит именно это. И тогда перед нами более широкая оппозиция: natura naturans versus natura naturata. Природа творящая против сотворенной (по Бахтину). Творец создает СВОЙ мир. Журналист комментирует ЧУЖОЙ. Нужны разные навыки и разный склад характера. Можно было бы говорить и о странности стихов, написанных профессиональными литературоведами (Юрий Орлицкий). Граница, разумеется, прозрачна, но это граница. На страже ее стоит СВОБОДА. Художник свободен абсолютно. Журналист ВСЕГДА НЕ СВОБОДЕН. Дело не в цензуре и «прессинге сверху». Дело в правилах игры, которым каждый из них себя добровольно подчиняет. И это наблюдение можно транслировать на любую профессиональную деятельность. Шопенгауэр был прав – искусство есть единственная неангажированная сфера человеческой деятельности.

Конференция в Михайловском на этот раз превзошла все ожидания — удалось наконец организовать такую интенсивность исследовательской мысли, что, кажется, целое проблемное поле было вспахано. Известный немецкий профессор Вольф Шмид заметил, что в его многолетней практике это был первый случай такой высокой заинтересованности в предмете конференции. Профессор Маркович заметил, что мы долго шли к этому формату: Я тоже очень рада, что все задуманное удалось. Я думаю, что тайна коллективных брейн-штурмов (каковыми на самом деле должны быть ЛЮБЫЕ научные встречи) скоро мне откроется, и тогда я смогу получать сказочные результаты!

Пока отмечаю важные вещи, ставшие здесь очевидными:

1) быстро — в самом начале! — надо выработать общий словарь, чтобы точно понимать, что стоит за тем или иным понятием. МЫ со Шмидом говорили об этом еще на прошлой конференции — в этот раз какие-то шаги сделали, но не «командорские».

2) По ходу выступлений должно вестись мгновенное конципирование — типа блиц-выжимки из доклада. По уму такое конципирование должен делать каждый участник — чтобы зря воду не лить.

3) Обсуждение должно идти все время — и после заседания полезно организовывать вечерние посиделки, где «застольная тема» — все то же проблемное поле. Результаты ошеломляюще хороши.

4) Нет смысла издавать <сборник работ> — надо издавать сборник докладов с обсуждением. Надеюсь, на этот раз у меня получится задуманное.

5) Российская филологическая мысль преступно холодна к идеям Якобсона (считающегося <отче наш> в западной науке). По-моему, нам должно быть стыдно. Попыталась найти его в Ленинке — увы! — пришлось читать по-английски. Думаю, есть смысл начать ликбез — для моих аспирантов, да и для себя во многом. Боже мой, как слаба у нас философия языка, как она зачаточна и беспомощна — при таких мощных традициях!!!!