КОММУНИКАЦИЯ ПРОФЕССИОНАЛОВ И ДИЛЕТАНТОВ: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ
С точки зрения коммуникативистики вопрос о диалоге профессионалов и дилетантов (любителей) в широком плане не рассматривался. Поэтому задача настоящего сообщения – обозначение возможной исследовательской сферы, требующей своего изучения в силу ряда причин самого разного рода: языковых, социальных, особенно психологических.
Отметим, что возникший в древнейшие времена феномен самоученичества до сих пор не стал объектом каких-либо научных обобщений. Вкратце можно отметить, что возможность самоученичества возникает в условиях распространения книжной культуры (передача знаний от старшего к младшему не относится к самоученичеству и рассматривается как неформальное образование – наставничество). Наличие книг, аккумулирующих знания и отчуждающих эти знания от их непосредственных носителей (авторов), обеспечивает (и в определенной мере провоцирует) возможность самостоятельного овладения тем или иным профессиональным знанием. При этом нередко самоученичество проявляется в творческих сферах, где образцами выступают не столько книги, содержащие теорию профессии, сколько сам объект избранной творческой сферы (например, любительское пение, музицирование, писательство, поэзия, живопись и т.п.). Но в данном случае речь пойдет именно о научной сфере – для примера обратимся к литературоведению.
Профессиональное литературоведение представляет собой развитую научную сферу, имеющую прочные традиции в отечественной науке (широкого расцвета литературоведение достигло в конце 19 века, советская наука унаследовала лучшие черты этой профессиональной области, хотя и внесла в литературоведение идеологический элемент). Формально литературоведческая наука представляет собой довольно развитый институт, в который входят научные площадки десятков университетов, научно-исследовательские институты (ИРЛИ и ИМЛИ), профессиональные журналы, утвержденная система научных степеней (кандидат, доктор) и высших форм научного признания (членство в Академии наук). Внутри каждой из этих форм сложились застывшие ритуалы («правила»), собственно, и являющиеся формой стабильности социального института (в данном случае – научного). Существующая внутри научного сообщества система взаимоотношений оформляется характерными видами коммуникативных форм: статьи, авторефераты диссертаций, конференции. Внутри профессиональной группы литературоведов существует расслоение по определенным «объектам», чаще всего связанным с определенными именами писателей (например, лескововедение, пушкиноведение, достоевсковедение, булгаковедение) или конкретными иностранными литературами (германисты, англисты, амерканисты, японисты и др.). Некоторая замкнутость и эзотеричность внутренних групп (например, строго постоянный состав участников определенных тематических ежегодных конференций, некоторая ревность по отношению к «новичкам», переступающим границы группы без «рекомендации», «протекции») создает условия для консервации методологий, идей, подходов к объектам исследования, что, с одной стороны, позволяет получать высокопрофессиональные результаты, а с другой стороны, мешает развитию конкретной отрасли. Следует также добавить, что в силу не в последнюю очередь экономических причин существует определенное разобщение научных сил в рамках страны, когда периферийная наука живет сама по себе, так же, как и столичная. В силу всех этих факторов возникает синдром «самодостаточной» структуры: целью становится не научное исследование, а институциональное признание (например, получение научной степени). Публикация важна как факт, качество этой публикации не отслеживается, востребованность в науке не учитывается .
Но так как литературоведение имеет непосредственный выход на широкие массы читателей – как в виде предисловий к художественным текстам и публикаций в литературно-художественных журналах, так и в виде базы школьного литературоведения – то любые недостатки в этой сфере чреваты провокацией непрофессионального литературоведения. Отметим основные особенности этого явления:
– общедоступность объекта рефлексии (тексты художественных произведений);
– достаточность лишь одного умения – читать, доступного каждому (в этом отношении любителей-математиков вероятно, значительно меньше, поскольку для подъема на научный уровень математических знаний нужны особенные усилия);
– собственно интерпретационный характер научного литературоведения.
О последнем следует сказать особо. Во всех сферах литературоведческого знания интерпретация оказывается доминантой, каким бы научным аппаратом она ни была оснащена. Неточность знания, его субъективный характер, риторика, близкая художественному тексту во многом порождают ощущение легкости и простоты литературоведческого труда, профессионально требующего лишь внимательного чтения текста. В профессиональной среде эти моменты провоцируют желание отмежеваться от «профанной» части «псевдолитературоведов» с помощью эксплуатации сложных терминологических систем (получивших у другой части литературоведов презрительное название «птичий язык»), а в непрофессиональной – возникновение феномена литературоведов-самоучек (людей, не имеющих специального филологического образования, но участвующих в конференциях, пишущих чаще всего не статьи, но целые книги и т.п.). Здесь следует отметить проблему не столько качества самих этих работ (оно бывает разным), сколько неизбежное возникновение конфликтной зоны, которая в конечном счете приводит к особому конфликтному типу внутрипрофессиональной коммуникации. Основными механизмами этого типа коммуникации становятся психологические факторы: чувство уязвленности каждой стороны в рамках непризнания профессионализма. Обвинение в непрофессиональности становится коммуникативной доминантой в общении обеих групп.
При этом важно, что коммуникативная стратегия чаще всего имеет односторонне-оборонительный характер: непрофессионал, предчувствуя «нападение» профессионалов, предваряет его оборонительной коммуникативной тактикой. Например, в обширной работе «Внутренний предиктор СССР: Руслан и Людмила», претендующей на расшифровку «верхних смыслов» поэмы Пушкина, говорится:
Где у жука-пушкиноведа
И мысли нет рассудок свой
Поднять до уровня Поэта.
Зато поэта самого
Подтаскивают со стараньем
До пониманья своего,
Вернее, до непониманья .
Характерна стратегия оскорбления, построенного на обвинении в недостаточности профессиональной интенции (= непрофессионализме), что выражается в мысли об «убогости» научного проникновения в суть поэмы. Подобные выпады можно обнаружить и внутри собственно профессиональной части литературоведов – наиболее болезненными являются обвинения в недостаточном профессионализме. Важно, что главным «козырем» обвинений оказывается указание на недостаточную «приобщенность» к фундаментальным филологическим трудам. Именно этот аргумент становится важнейшим в коммуникативной стратегии оскорбления.
Приведем еще один пример: выступление Е.Н. Офицерова на международной VIII научной конференции «Пушкин и мировая культура» (Арзамас, 2007) по теме «Был ли Пушкин в Сарове» сопровождалось реконструкцией нескольких дней из болдинского периода пушкинской жизни (а именно – второй выезд Пушкина из Болдина 7 ноября 1830 года). Е.Н. Офицеров (химик по основной профессии и чиновник по должности) обосновывал возможность приезда Пушкина в крупные села вокруг Арзамаса, где тогда проживали известные русские общественные и культурные деятели, светские люди, интересные Пушкину. Тем самым обосновывается возможность присутствия Пушкина и в Сарове. Доклад был встречен бурным возмущением работников пушкинского отдела Пушкинского Дома, а докладчик обвинен в дилетантизме. Между тем на мой вопрос, какие материалы легли в основу его предположений, он ответил, что письма Пушкина (как известно, письмо Осиповой датировано 5 ноября, он сообщает, что «послезавтра» выезжает в Москву, а следующее известное письмо Пушкина, адресованное жене – только 26-м числом: «В Болдине, все еще в Болдине!» — начинается оно ). Летопись жизни и творчества Пушкина он не читал, и простодушно заметил: «А кто мне ее дал?». Эти нарушения правил, сложившихся в академической среде, стали причиной абсолютного провала докладчика. Между тем элементарное обращение к Летописи показывает, что промежуток между 7 и 18 (по крайней мере, 14) ноября действительно гипотетичен, нет никаких свидетельств о маршруте Пушкина, и вариант Офицерова о проезде Пушкина по знаменитому Муромскому тракту вполне возможен. Сам метод Офицерова – разысканий краеведческого типа о присутствии в округе Арзамаса и Болдина разных известных лиц – представляется любопытным и заслуживающим внимания, возможно, недостаточно учтенным при реконструкции жизни Пушкина; более того, возможно обнаружение документов, косвенно восстанавливающих болдинский период.
Таким образом, пример помогает обнаружить непримиримость к «дилетантизму» со стороны профессионалов, коммуникативную стратегию вытеснения и неприятия, которая в целом вредит общему результату научных усилий. Такое же неприятие со стороны непрофессионалов создает предпосылки возникновения двух автономных линий в изучении одних и тех же объектов, причем исследования нередко строятся на взаимном отталкивании и уничижительной критике оппонентов. Все это не способствует развитию науки, но представляется неизбежным и заслуживающим отдельного рассмотрения в плане конфликтогенности самой этой коммуникативной ситуации.