Герой нашего времени, или Повесть о настоящем Человеке

Литературный герой сегодня потерял ту высокую ответственность, которая была возложена на него эпохой расцвета русской классики – впрочем, ответственность эту сняла с себя и литература (художественная) вообще. Человек, придвигающий к себе поближе клавиатуру компьютера с целью «набрать текст» новой книжки, далек от Автора с пером в руках, гипнотизирующего свою чернильницу в ожидании Музы или хоть бы Мысли.
Автор лепит своего героя – как и положено! – из того, что оказывается под рукой… Когда-то, согласно древней легенде, точно так же поступил и Господь.
Глиняные люди тем не менее получились хоть куда. Современный герой – тоже.

На самом деле умно было бы начать эту статью с ответа на «основной вопрос»: есть ли у нас литература? Но те, кто следят за современным литературным процессом, и так знают, что есть, а кто не следит – ни за что не поверит, что она есть и похожа на что-то стОящее.
Все же определимся: русская литература не только есть, она переживает период тяжелого, почти невыносимого расцвета. Только что опубликован лонг-лист Букеровской премии 2005 года. Туда вошли двадцать два романа (втрое меньше по сравнению с числом номинированный работ). Кстати, Букер до сих пор является лучшим «индексом» количественной стороны нашей словесности: каждый год на премию выдвигается около семидесяти романов, появившихся в печати в последние 12 месяцев. Туда попадают практически все более-менее похожие на романы «со смыслом» произведения. Значит, средняя «производительность» писательского цеха, относящего себя к «высшей» касте, составляет семьдесят романов в год… Это, конечно, немало.
Вернемся к герою статьи, то есть к герою современной литературы.

1. Эх ты, недотепа…

В западной литературе сегодня наблюдается крен в сторону героя-метросексуала: это уверенный в себе «удачник», «правильно» ориентированный в жизни, любви, карьере и т.п. С ним-то и приключаются различные события, из которых он выходит победителем – во всяком случае, моральным.
Наш герой от метросексуала далек. Впрочем, можно даже какую-то классификацию сделать – условную, разумеется.
Во-первых, это герой-неудачник, проваливший все миссии, возложенные на него судьбой. Внешняя успешность такого героя неизбежно рушится по ходу книги, а сам он остается один на один с вечными и проклятыми вопросами, на которые не смогли ответить миллионы Иванов Карамазовых… Такова почти заколдованная траектория жизни героев (точнее, героинь) Людмилы Петрушевской.
Немногим от этого варианта отличается другая модель: в начале текста мы обнаруживаем героя на краю гибели, как некоего Рафаэля де Валлантена, готового расстаться со своей неудавшейся жизнью, и – так же, как и в «Шагреневой коже» Бальзака ? начинаются чудеса его восхождения к вершинам славы и успеха. Не стоит сомневаться – точно в соответствии с моделью в конце он все равно скатится к своему разбитому корыту. Но в отличие от французского героя не умрет несчастным, а почувствует радость бытия в привычном аскетическом пространстве. Примерно так проживает свой сюжет герой романа Андрея Геласимова «Год обмана».
Есть и третий вариант «неудачничества» ? сквозная «чернуха». Это значит, что герой изначально погружен в адскую беспросветность, весь сюжет связан с метаниями по этому аду, а финал вовсе не содержит никакого света в конце туннеля. «Черные» сюжеты есть и у Петрушевской, но особенно полновесно такая модель представлена в романе екатеринбургской писательницы Ольги Славниковой «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки». Все до предела драматично в жизни героини, ее матери, ее дочери… Неспешно движется повествование, засасывая точностью и дотошностью деталей-«припоминалок», цепляющих своей узнаваемостью. Читатель должен воскликнуть: «И я, я тоже живу так же! Это и моя жизнь».
Но совершенно особый отряд неудачников в современной литературе составляют герои-писатели. Их уже десятки, сотни… Пушкинский Чарский из «Египетских ночей» отходит в сюжете на второй план, уступая первую роль Импровизатору. Но современный герой-писатель не собирается покидать пьедестал. Будь то книжки петербургского писателя Андрея Столярова либо саратовского Алексея Слаповского… Автобиографизм уже не ищет маски. Герой может носить имя своего создателя подобно Эдичке Лимонову и иметь совершенно узнаваемую судьбу, слегка (и намеренно очевидно) подправленную. В «Качестве жизни» Слаповского главный герой – автор «серийных» бульварных романов (а сам Слаповский, к слову сказать, автор сценариев таких сериалов, как, например, «Остановка по требованию»). Его «раскрутка» и становится «телом» сюжета. В конце романа он вышвырнут из игры, но нисколько не жалеет об этом.
Остается сказать о «выморочных» героях литературы – вурдалаках, упырях, уродах, убийцах, гомункулюсах и прочей нечисти. Постмодернизм тем и знаменит (чреват?), что «разрешает» присутствие кого угодно в качестве кого угодно и где угодно. Искусство автора в таком случае – сделать нечто забавное, интересное, нескучное. И все. Больше никаких задач. Так что речь идет не о недотепах. Недотепами становятся окружающие их люди. Например, герой повести Ильи Бражникова «Кулинар Гуров» – просто повар в детском саду. Но он, разумеется, Гуру своих подопечных. Жизнь детсадовских ребятишек превращается в бесконечную цепь посвящений и испытаний, организованных мудрым наставником в поварском переднике. Он именно готовит их – как готовят рагу из барашка. Мир обычного советского детского садика, ностальгически родной всем поколениям читателей и подозрительно не меняющийся до сегодняшней поры, начинает мерцать фантастическим ужасом Высшего Знания. То, что характер формируется до пяти лет, все знают, но превращение пятилетних детей в безжалостных и фанатичных идеологов под воздействием героя повести требует соответствующей интерпретации. Модель, конечно, знакомая – взять из ближайшей по времени литературы хоть бы и «Парфюмера» Патрика Зюскинда. И в том и в другом случае гении-одиночки используют «человеческий материал» в соответствии со своими высшими целями. В «Кулинаре Гурове» рассказчик (Илюша Бражников) отнесен к касте избранных, но никак не может угадать свое предназначение. На постоянный вопрос-лейтмотив повара Филиппа «Вы уже начали готовить?» ? он не находит ответа.
Впрочем, героев мистического толка можно найти и в более привычном обличии. Скажем, в виде пелевинских оборотней из романа «А хули». Вообще, палитра жуткостей в современной литературе обширна. Поневоле вспомнишь старуху-графиню из «Пиковой дамы», просившей племянника принести ей романов, в которых нет ни утопленников, ни убийц…

2. Все, что им нужно, ? это только любовь

Единственной сферой полноценной реализации героя современной литературы остается любовь. Почти воинственный романтизм свойствен самым прагматичным персонажам. Как только дело доходит до смысла жизни, неизбежно является бледный призрак вечной и неразделенной любви чуть ли не купринской экзальтации. Даже примитивные герои Ирины Денежкиной (сборник «Дай мне!») жаждут не только секса. Потерявшиеся во времени и пространстве дети (будь они школьники или уже студенты), утратившие всякое подобие того, что «взрослые» именуют «моралью», мыкаются в темноте богемной жизни в надежде обрести единственного друга… И это ощутимо сквозь весь их банальный и пустой лепет. Поневоле вспомнишь какой-нибудь «Звездный билет» Аксенова, с той лишь разницей, что там дети отправились на поиск высших смыслов в попытке самореализации, а здесь они «плывут по течению». Но и в далекой повести, герои которой дедушки и бабушки героев Денежкиной, и в сборнике «Дай мне!» исследование мира идет в направлении одной магистральной задачи – найти близкого человека, который разрушит вселенское одиночество.
Иногда романтическая жажда и юное предчувствие любви становятся главным стержнем повествования, цель которого – нанести жестокие удары этим чувствам. В рассказе Асара Эппеля «В паровозном дыму» шестнадцатилетняя героиня едет с подругами на юг, полная надежд и радостных ожиданий. Искра из паровозной трубы попадает ей в глаз, и вместо моря и таинственной южной жизни ее ждет маленькая степная больница, где глаз ей удаляют. Равнодушные соседки по палате весело рассуждают, что замуж ее теперь никто не возьмет. Когда вернувшаяся домой девочка в сопровождении сердобольной подружки отправляется на дискотеку, для всех она – интересный экспонат, который можно разглядывать. Ее юность, готовность к взрослой жизни теперь никому не нужны. Но они остаются, мучают девочку. Она пытается отравиться. В этот момент и настигает ее «любовь» ? отверженный всеми уродливый хулиган, насилующий ее беспомощное тело…
Любовь мучает и Нодельму – героиню одноименного романа нашего земляка Дмитрия Бавильского. Влюбившись в одного из руководителей своей организации, она использует служебное положение (Нодельма – сисадмин) для слежки за каждым компьютерным шагом Кня (так она назвала любимого). Взломы почтовых ящиков, контроль за всей перепиской (некоторые письма она отсылает подруге – чтобы вместе пообсуждать их потом) ? все это знаки любовного томления, попытки разгадать беспечного удачника. Пушкинская Татьяна пыталась понять Онегина, читая книги в его библиотеке и разгадывая «вопросительные крючки» и «отметки резкие ногтей» на полях. Разгадкой стало ужасное предположение: «Уж не пародия ли он?», а следствием – отповедь («Но я другому отдана…»). Нодельма особого аналитизма не проявила, но сумела запасть в сердце герою, правда, только для того, чтобы насмешливо взглянуть на него с высоты своего нового положения ? избранницы самого босса. Эта странная история любви, испарившейся в одночасье, вполне симптоматична. Как и в старые добрые времена, автор не знает, что делать с романтическим азартом в нашей действительности. Надо его чем-то глушить, романтизм этот самый. И начинается!
Возлюбленная главного героя романа Андрея Волоса «Аниматор» покидает его и исчезает – от нее нет вестей уже больше полугода. Перебирая подробности отношений, Бармин понимает, что виноват сам – слишком «подстраховывался» на случай измены, разрыва (все-таки двадцатилетняя разница в возрасте – это повод к осторожности). Но она возвращается, чтобы сообщить ему, что родила от него дочь, боялась, что он заставит сделать аборт (он много раз говорил о нежелании иметь детей ? дочери Даше от первого брака почти столько же лет, сколько и его возлюбленной). И вот Клара вернулась! Сумасшедший от счастья герой мечется по магазинам, отдает распоряжения по переустройству квартиры, уже взяты билеты в Каргаполь, где ждет родителей полуторамесячная крошка. Но счастливая и безмятежная любовь, разумеется, никак не вписывается в романный организм. И Клара настаивает на том, чтобы пойти перед самым поездом в театр, где разворачивается печальная история захвата зала террористами. Конечно, как и следовало ожидать, героиня гибнет. Вот такая развязка любви – в духе «Прощай, оружие!» Хемингуэя…
Петрович, герой одноименного романа Олега Зайончковского, ? замкнутый и душевно одинокий ребенок, ведущий войну с ненавистным детским садом, где его раздражает все. Хотя мы и видим героя в крайне унизительном положении («Он почувствовал в штанах своих тепло, и сейчас же предательский запах обдал его восходящей волной. Запах заполнил угол и стал потихоньку расходиться по палате, достигнув наконец Степанидиного носа. Она подошла ближе. – Фу-у! – Бабка скривилась брезгливо и презрительно. – Ах ты застранец! Ну так и стои теперь в гомне – пущай мать тебя отмывает»), он прежде всего – личность, вызывающая уважение. И любовь Петровича, вспыхнувшая в одночасье и заменившая ему всякие раздумья о смысле человеческой жизни, серьезна и основательна ? любовь к девочке в красных колготках, встреченной во дворе чужого дома. Ради нее уже подростком будет он биться не на жизнь, а на смерть в школьном дворе. И заслужит поцелуй красавицы…

3. Ретро

Судя по романам последнего года, поворот в прошлое, отнесение событий в шестидесятые – восьмидесятые годы ? испытанный прием. Произведение приобретает тогда особый налет мемуарности. Таков «Пир» Владимира Алейникова. То ли стихи, то ли так – ассоциации… Но герои все известны, и потому пир (пьянка в московской квартире начала семидесятых) завораживает. Как поэтические интонации у Катаева в книге «Алмазный мой венец». В квартире Алейникова собирается восемь друзей – Довлатов, Ерофеев, Сапгир, Губанов, Холин, Зверев, Беленок, Пятницкий. Все они шестидесятники, составляющие «отзывчивую среду» эпохи. И Алейников не может говорить об этой встрече без волнения и пафоса: «День закончился. Вечер пришел. Я нашел свечу ? и зажег ее. Пламя вспыхнуло, разгорелось. Наши лица вдруг озарило. Пламя высветлило свободно и победно все, что могло. И тогда я сказал Губанову:
? Леня, друг, почитай стихи!
И пора бесчасья изчезла. И раскрылся мир, как орех. И эпоха СМОГа воскресла. В тот же миг. На глазах у всех. (Буря с натиском? Так? Допустим. Да не так. Скорее ? по-своему. Говоря точнее — по-русски. То есть: смог — это значит сумел. Вот что важно. Мы-то ? сумели. Мы всегда по-своему пели. Достигали по-разному цели. Каждый был свободен и смел.) Все как будто помолодели. Встрепенулись. Расправили плечи. Все невольно похорошели. Брови подняли. Стали добрей. Все немедленно просветлели. Кто ? лицом. А кто ? и душой».
Такие уходы в пережитое прошлое становятся в современной литературе традиционными. Действие романа Елены Чижовой «Преступница» (роман попал в короткий лист букеровской премии 2005 года; понятно, что не выиграет, но все же достижение) происходит в «глухое советское» время, когда быть евреем означало приговор. Один из героев романа приходит к выводу, что ассимиляция, навязываемая евреям, ? это разновидность геноцида. Исчезло само слово «еврей», исчезают еврейские имена, обычаи, правила жизни… Быть евреем не только опасно, но и – стыдно. И остается одно – метафизическое иудейство, тайная жизнь, как в блокадном городе, мир потаенной культуры. Восемнадцатилетняя Мария Арго прячет от родных прах деда, который они собираются похоронить на русском кладбище, везет урну на заброшенное еврейское кладбище и выполняет волю деда. Она воплощает его идеи ? тайно поддерживая древнюю гонимую культуру.
Впрочем, только в ретроспективе и возможен подвиг, отважный поступок, проявление характера. Современный герой, действующий в России 2000-х годов, обычно пораженец.
Но это, пожалуй, вневременная ситуация. Возьмем классику 19 века – увидим то же самое. Современный герой вял и безжизнен (разве только женщины способны на духовные подвиги), а вот раньше-то… Да, были люди в НАШЕ время… Значит, в 2040 году мы (?) прочитаем о героях нашего нынешнего времени – настоящих борцах, сумевших обрести Смысл Жизни.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *